«Я испытала гораздо больше, чем позволила тебе увидеть», — медленно прочитал он про себя. Затем — еще раз, теперь уже вслух. Его голос предательски дрожал, неуклюже запинаясь на каждом слоге. — «Я испытала больше...» — он произнес это практически по слогам, как пятилетний малыш, осваивающий свою первую книжку. В таких, обычно, больше ярких иллюстраций, чем текста, да и тот написан крупными буквами. Интересно, почему? Будто все пятилетки поголовно испытывают проблему со зрением, которая впоследствии проходит — он усмехнулся, осознав, что сейчас ничем не лучше одного из них. И, с глубоким вздохом, отложил злосчастную записку.

Привычным движением вытряхнув из помятой упаковки сигарету, он закурил. Едкий дым наполнил легкие, и он закашлялся — марка была слишком крепкой, но других сейчас не водилось.

В итоге, так и не докурив, он расплющил кончик сигареты о фарфоровую пепельницу и отправился открыть окно. Свежий воздух ворвался в помещение, и тонкие сероватые занавески безропотно взмыли к потолку. Наблюдая, как тонкая тюль колышется над головой, ему вдруг подумалось, что видавший гораздо лучшие годы своей жизни материал напоминает раненую чайку.

Он резким движением вытряхнул содержимое пепельницы за окно. Порыв ветра с готовностью подхватил серебристые хлопья, увлекая те прочь, в недра сонного города.

Раздался тихий зудящий гул, а в следующее мгновение сработал будильник, прорезав густую тишину едким звоном. Город недовольно заворочался и застонал: где-то далеко внизу просигналил автомобиль, чье-то окно распахнулось с глухим стуком. А затем все стихло — повернувшись на другой бок, город вновь забылся в пелене своих монохромных снов. И только на семнадцатом этаже, в окне одного из тысячи похожих друг на друга небоскребов трепыхалась раненая чайка...